"Моя Публичка". Николай Буров: «Для меня библиотечный запах дороже парфюма самого лучшего»
«У меня, наверное, было счастливое детство. И в принципе у меня довольно приличная библиотека была дома. Поэтому что такое книга я понял очень рано, даже до того как начал читать. А читать я тоже начал очень рано – задолго до школы. Тем не менее, вкус к книге прививается дома. Мне казалось, что два громадных шкафа, забитых книгами – это очень много. И только когда я пришел в школу, я вдруг увидел, что настоящая библиотека это совсем не то. Это совершенно особенное помещение. Это особенная кухня книжная. И она могла вызвать у меня испуг от своего бесконечного размера. Но вызвала почему-то восторг. И что интересно – я с первого захода, с первого класса запомнил запах книг в школьной библиотеке. И до сих пор для меня библиотечный запах дороже парфюма самого лучшего.
Мне везло с библиотеками. После школы у меня был театральный институт, где отменная библиотека, специалитет. Я учился в то время, когда можно было получить приличное гуманитарное образование и в театральном институте. Одной литературы было шесть направлений предметов, включая, естественно, драматургию: русскую, советскую, зарубежную и так далее. Мне повезло, что я буквально с первых дней института попал в театральную библиотеку. Это старейшая библиотека, которая стоит как маленькая сестрёнка Публичной библиотеки в уголочке площади Островского. На самом деле этой старушке уже 265 лет. Это удивительная совершенно библиотека с уникальным рукописным фондом. И я с ней вот уже 50 лет иду рука об руку. Но раньше всего этого, когда я начал ездить во Дворец пионеров на 70-м автобусе, то не мог несколько раз в неделю не поцеловать ступени и входные двери государственной Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина. Потому что кольцо 70-го автобуса располагалось у входа. И вот это обаяние вывесок, оно сложилось ещё тогда, когда мне было лет 12. У Публичной библиотеки есть удивительная такая штука, по крайней мере, была. Публичная библиотека – это закрытое предприятие. И для молодых: школьников, старшеклассников, или студентов вызывало зависть то, что залы для научной работы были для нас недоступны. Нас отсылали на Фонтанку в залы юности. А это нас даже как-то унижало, мы ведь взрослые, мы хотим читать! Мы хотим ходить в центральные залы! Но было нельзя. И вот тогда желание казаться взрослее, оно на этом гребне ограничения балансировало. Когда мальчишкам хотелось казаться взрослее, то они хотели прийти в библиотеку, но чтобы она была старше по статусу. Выше статусом, чем государственная Публичная библиотека никогда ничего не было. Во всяком случае, я не видел.
Дальше я был сам библиотекарем. Очень короткое время, когда служил после института в армии. Мне досталось в моей воинской части ещё ухаживать и за библиотекой. Ах, бедная, какая она была раненая. Она так сильно отличалась от всех библиотек, что я знал раньше и знаю сейчас. Но я там занимался и спасением книг отчасти. Я служил 45 лет назад под бдительным оком Главного политуправления, которое возглавлял генерал армии Алексей Алексеевич Епишев. И время от времени оттуда приходили директивы: «изъять из библиотек воинских частей литературу…». И дальше шёл список. Там был и Стейнбек, и Виктор Некрасов, и Солженицын. Всё это по акту списывалось. Затем должно было быть подвергнуто сожжению. Но так как сожжение книги для меня всегда было противоестественно, то я старался препарировать журналы, вырезая аккуратно те страницы, на которых была эта «запрещённая литература». И в те редкие командировки, что у меня были в Ленинград, я отвозил это на улицу Белинского. Там в мастерской работал знакомый переплётчик. Всё это аккуратно переплеталось и получалось, что в один экземпляр входило несколько произведений. Я такое огромное количество этой литературы раздарил своим друзьям, что вспоминаю с благодарностью генерала Епишева, который способствовал моему занятию книгопроизводством на коленке.
Для меня всегда центральное здание было величественным и таинственным. Даже часы: не просто так на фасаде, а за стеклом, они спрятаны. Чудная совершенно архитектура того первого зала начала 19 века – корпуса Соколова. Таинственность есть некая в том, что она Императорская.
Много позже я неоднократно бывал в библиотеке в гостях у генерального директора Владимира Николаевича Зайцева. Считаю, что это был совершенно замечательный человек. Подвижник своего дела. И мы часто сидели в его кабинете. Я под портретом Оленина, напротив меня – Зайцев. И мы говорили, в том числе и о возможности и силе библиотечного Союза, который необходим, чтобы координировать деятельность несчастных библиотек. Несчастных потому, что в то время они всегда были отложены на потом: в финансировании, в развитии. Было трудное время в 90-е годы. Я благодарен Зайцеву, что он меня за руку отводил в отдел инкунабул, за то, что он позволял войти в Готический зал, когда там никого не было. За то, что он позволял почувствовать библиотеку совсем по-другому. И возникало громадное уважение к тому, что там накопилось в виде привидений, скелетов в шкафах. Ведь кроме книг, там и скелетов полно. Иначе я не представляю, кто там по ночам хрустит паркетом и хлопает дверями. Но я думаю, что всё это есть в нашей Национальной библиотеке [смеется]. Зайцев очень много сделал, преодолевая неприязнь по отношению к нему, отторжение. Его недолюбливало начальство за его упорство в строительстве новых корпусов на Московском проспекте. Он эти планы вынашивал как трудное дитя. И он выносил хотя бы первый корпус. Я очень надеюсь, что весь комплекс когда-нибудь будет достроен в том, первоначально задуманном виде.
В библиотеке есть особое место, которое называется читальный зал. В Публичке их много, они разные, разнонаправленные, разноцельные, разнокрасивые, разнопахнущие. Всё это приметы нашей Публички.
225-летие библиотеки, конечно, празднуется не в один день. Конечно, целый год, как минимум такого праздника. На площади Островского такими юбилеями не удивишь. Упомянутой мною театральной библиотеке было и 225 и 250 и вот уже 265 лет. Александринский театр, когда я в нём трудился, отмечал 225-летие, затем – 250-летие, 265-летие. Я искренне желаю дорогой и любимой, нашей очень Ленинградской и очень Российской, очень эмоциональной и очень уютно нашей библиотеке сохраниться. При всем восторге от оцифровок и перехода на новые технологии не утратить того бережного и нежного отношения к книге напечатанной. Я уверен, что книга не умрет, как не умер театр с рождением телевидения или кино. Это невозможно. Это будет просто другое искусство. Вот это будет электронная книга, а эта – печатная. Это разные виды искусства. Библиотечного искусства. Наверное, так и должно быть. И когда-нибудь мы просто встрепенёмся и поймём, что мы чуть было не выплеснули ребёнка с водой.
Академик Лихачёв назвал библиотекарей последними святыми. Я желаю всем святым упорства, удовольствия, движения какого-то к достойному вознаграждению, которое они должны получать за этот труд. Я очень хочу пожелать себе как читателю дожить до 250-летия библиотеки. Теоретически это возможно, если не бросать читать».
Записал Андрей Тарасов.