ОЧЕРК СЕВЕРНОЙ БЕЛАРУСИ

Тот, кто держит путь с севера в сторону Беларуси, видит перед собой большие сёла наподобие местечек, [1] белые каменные церкви [2] и каменицы [3] имений, обширные засеянные поля, кое-где небольшие сосновые боры или берёзовые рощи. Нередко слышит он протяжную и звучную песню крестьянина, которая далеко, насколько хватает глаз, разносится по полям, или оглашающую горы и долины мелодию пастушьего рожка. В воскресные дни, когда солнце приближается к закату, встречает он деревенских девчат в праздничных ситцевых, а иногда и в шёлковых сарафанах в сопровождении парней-ухажёров. Распевая народные песни, водят они хороводы, а старики сидят на завалинках, рассуждая про минувшие и нынешние времена…

Но когда он приближается к границам Себежа и Невеля, то видит вдали перед собой раздольные тёмные боры, похожие на тучи, нависшие на горизонте, меж лесов – соломенные крыши бедных селян. Кое-где взор его встречает торчащий меж сосен железный крест покрытой мхом часовенки, перед дверями которой на двух сосновых столбах висят два либо три колокола; окрест разбросаны могильные кресты и камни. Редко набредёшь там на добротно построенный панский дом; не много и церквей таких, в которых были бы видны вкус архитектора или щедрость богатого основателя; и этот угрюмый и дикий пейзаж, начинаясь от реки Ловать, простирается до берегов Двины, где кончаются Полота и Дрисса.

На всём этом пространстве узкие каменистые дороги, перерезая гористые места и огибая дикие берега озёр, скрываются в борах. В убогих деревнях в праздничные дни и в будние всегда царит какая-то понурая тишина; редко послышится песня жнеца или пахаря, и по этому напеву легко можно понять его тревожные думы, ибо неурожай здесь часто обманывает надежды трудолюбивого земледельца…

В этих краях прошли мои детские годы. Здесь, расставшись со своими юными товарищами по Полоцкой академии, [4] не имея при себе иных книг, кроме нескольких латинских и греческих классиков, бродил я в приятных грёзах где-нибудь в тёмном бору или по безлюдному берегу озера; любил читать в книге природы, когда вечерней порой в вышине откроется страница, на которой миллионами ярких звёзд написано всемогущество Божие. На земле, покрытой бесчисленными растениями и тварями, читал я о милосердии и промысле Создателя. Эта книга природы учила меня истинной поэзии, истинным чувствам лучше, чем нынешние речистые критики, которые хотят чуждые им чувства и понятия, данные человеку от Бога, перешить, будто фрак, на свою фигуру.

Рассказы стариков о разных былях и народные повествования, которые с незапамятных времён переходили из уст в уста, были для меня историей этой земли, отражением характера и чувств белорусов.

Ныне забросила меня судьба в далёкие места. О, как часто печальные мысли мои возвращаются с берегов Невы в те края, где отцвели лучшие годы моей жизни, где столько милых воспоминаний рисует мне память! Вспоминаю окрестности Рабщизны [5] неподалёку от Невеля, где, словно ярусы исполинских зданий, высятся поднятые природой горы, покрытые вековечной сенью лесов или сияющие золотым песком под погожим солнцем. Сколько там разнообразия в пейзажах, сколько восхитительных картин! Кто, будучи в этом краю, взбирался на вершину Почановской горы [6] и осматривал дикие окрестности, что лежат вокруг, тот видел, как озёра там и сям, будто зеркала, отражают солнечные лучи, а над их берегами дремлют густые леса, как кое-где на склонах гор чернеют убогие домишки крестьян. Но не увидишь здесь нигде ни городских стен, ни башен старого замка. Там человек забывает про большой мир. Не обсуждают там споры Французской палаты по поводу отношений Египта и Турции, [7] не слыхать там об английском парламенте, [8] о войне с китайцами, [9] не говорят там ни про железные дороги, [10] ни про удивительное изобретение Дагера. [11] И только голос пастушка, выстрел охотника в лесу, либо ветер, что гуляет в вершинах бора, нарушают на минуту тишину окрестностей…

Далее к Полоцку, подмывая волнами прибрежные песчаные горы, разлилось на несколько миль [12] озеро Нещердо. К югу от него – широкие луга, усеянные купами лозняка, в некоторых местах, среди камышей, спешащие издалека речки скрываются в разливе озёрных вод. Там весна – рай; самые разные птицы собираются будто со всех концов света, тысячи разных голосов – мелодичных, диких и нежных – раздаются над водою, в лугах и лесах: стон кукушки, щебет соловьёв, голос выпи в камыше, резкие крики уток… Эта дивная гармония, этот концерт природы переносили моё воображение в неведомый волшебный край.

И ныне эти места, где ребёнком видал я столько чудес природы, эти рощи, эти зелёные берега Нещерды рисуются в моей памяти, точно сад, увиденный во сне. Припоминаю предания этого края – о горах, деревьях, Нещерде – что ходят среди простого люда. Хоть в этих рассказах трудно доискаться полной правды, однако можно узреть некий след былых времён, ибо ещё и доныне в некоторых местах видны валы, возведенные человеческой рукой; это, без сомнения, следы сражений, о которых не вспомнит ни один историк. Иногда взгляд встречает курганы, покрытые лесом. Может, в тени шумящих сосен покоится там какой-нибудь витязь, имя которого давно забыто. Я не раз слыхал рассказы простого народа о давних войнах, только к ним примешано столько баек и чудес, что остался лишь слабый след прошлого, без имён действующих лиц. Расскажу одно простонародное предание этих мест.

В южной части озера Нещердо есть гора, с трёх сторон омываемая водой, на той горе – маленькая бревенчатая церковь и несколько сосен. Там часто находят в песке стёртые веками серебряные монеты, стеклянные предметы, использовавшиеся как украшения, ржавые части старинного оружия. Рассказывают, на том полуостровке стоял некогда город. Но чей город, кто им правил, неизвестно. Тамошний люд, живший в отдалённых лесистых окраинах, долго не знал нападений разных народов, что приходили в эти края ради грабежа. Но однажды страшный великан по имени Княжа, привлечённый к берегам Нещерды надеждой на богатую добычу, осадил этот город с большой шайкой разбойников, одолел слабую оборону, ограбил дома, перебил жителей, ободрал образа в церквях и похитил священные сосуды, саму церковь разрушил, а колокола утопил в озере и с толпой дружков обосновался в опустошённом городе. Но Господь чудесным образом возвестил кару свою святотатцам. Колокола, затопленные на дне озера, каждодневно на закате и восходе солнца нарушали глухое молчание на диких берегах Нещерды. Птицы, напуганные этим гулом, разлетелись путями небесными, а серны и лоси, дрожа от страха, попрятались в дальних борах. Ополночь летала чума в образе чёрного шара, и где она касалась стены жилища, из того дома уже никто не выходил живым, так и перемёрла вся дружина Княжи; сам он, перепугавшись, зарыл все богатства в горе и сбежал с несколькими товарищами, но недалеко за озером смерть настигла его. Народ и теперь показывает высокий курган, который называется Княжею Могилою. [13]

Много и других преданий ходит в том краю среди простого люда; во многих из них упоминаются исторические события, иные же – более плод фантазии да меланхоличного духа, который отличает жителя этих диких и лесистых окраин; он от природы склонен к яркой мысли и воображение его создаёт дивные образы. Некоторые из тамошних простонародных преданий я передал в балладах, помещённых в трёх выпусках альманаха «Незабудка», [14] а именно: «Девичий родник», который находится к северу от города Полоцка, скрытый в тени вековечных лесов; «Две берёзы», которые и поныне люди показывают неподалёку от берегов озера Шэвино; «Курганы»; «Русалка», взятая из песни чаровницы, [15] которая, тоскуя по своему возлюбленному, поёт:

Иногда по воскресеньям бывают тут ярмарки; люди с ближайших деревень собираются в церковь. Там на кладбище нередко можно увидеть сцены, которые наводят тоску на душу. Вот вдова с малыми детьми у деревянного креста, стоящего на могиле её мужа, а там сирота у надгробия родителей изливают свою скорбь таким голосом, что разрывается сердце. Приблизьтесь к ним и прислушайтесь к их словам – они завидуют умершим, эти слёзные сетования тронули б и каменное сердце.

После молебна все собираются где-нибудь близ корчмы; тут же появляются несколько жидков [17] с лентами, иголками и разными безделушками для украшения одежды; раздаётся узнаваемый звук белорусской дуды. [18] Прямо под открытым небом начинаются танцы; молодой хлопец и сивый дед, охмеленные горелкой, пляшут до поту, их радость часто переходит границы пристойности. А скорбные плачки, [19] что недавно заливались слезами над могилой мужа и отца, пляшут под звонкую мелодию дуды, припевая:

Или так:

Песни простого люда часто, как в словах, так и в мелодии, несут что-то меланхоличное. Даже свадебные песни, в которых молодым желают счастливой жизни, проникнуты чувством грусти, будто не доверяют они будущей судьбе в этой юдоли плача… Однако сами свадебные обряды отличаются рыцарским задором; жених, прежде чем явиться на порог родителей невесты, приучает своего коня не бояться огня и бросаться в пламя. После таких приготовлений, собравшись ехать к своей наречённой, он и его дружина надевают красные шапки, повязывают на грудь красные платки и мчатся через горы к дому, где их ожидают панна невеста и собравшиеся гости. Но перед воротами их останавливает полыхающая огнем солома, жених с дружиной перелетают через неё на удалых конях, однако и тут ещё в очи коням бросают горящие пучки соломы, не давая заехать в открытые ворота; всадники одолевают все преграды; молодой жених со склонённой головой входит в хату, садится за стол, звучит песня «Баслоў Бог вясела iграць», [23] молодых благословляют, и начинается свадебный пир. Во время застолья тоже происходят разные необыкновенные происшествия.

Беларусь, как и иные народы, помнит ещё некоторых своих мифических богов. Когда в поле цветёт жито, русалки с длинными распущенными волосами качаются на берёзах и поют песни. Их смех отзывается в глубине лесов и наводит страх на собирающих грибы или ягоды. [24] Лесной бог – господин диких чащоб. Чтоб взор человека не смог его приметить, он в своих владениях принимает разные обличья: коли идёт лугом, уменьшается так, что его не увидать в густой траве; шествуя через бор, равняется с самыми высокими соснами. Он покровитель зверей и лесных птиц. Рассказывают, что видели огромные стаи белок, которых лесной божок перегонял из одного бора в другой; он делал это, чтобы спасти их от огня, ибо предвидел, в какой стороне вспыхнет пожар. [25]

Праздник Купалы известен почти всем славянским народам. В Беларуси 23 июня, [26] после захода солнца справляется Купальня, или Праздник Купалы; ночью ищут клады; самый счастливый тот, кому посчастливится сорвать цветок папоротника; взору его открыты закопанные в глубине земли сокровища, и он может взять столько золота, сколько сам захочет. Женщины вместе молодёжью обоего пола ожидают восхода солнца возле костров из смолистых поленьев, распевая песню:

И иные подобные песни звучат в поле, покуда солнце не заиграет на небе.

Ночь Купалы в том краю Беларуси полна необычайных событий. По мнению простого люда, вся природа в эту ночь веселится. Рыбаки рассказывают, что поверхность озера бывает подёрнута серебристым, будто лунным, блеском, и хоть небо ясное и воздух тих, сияющие волны, ударяя в берега, рассыпаются на брызги, которые светятся в воздухе, будто звёзды. Это прекрасное, чарующее видение пробуждает на заросших камышом берегах диких уток и других водных птиц, которые, привлечённые дивным свечением вод, летают туда-сюда над сияющим озером.

Деревья в лесу тоже могут переходить с одного места на другое; шумом своих ветвей разговаривают они меж собою. Рассказывают, что один человек, бродя этой ночью по лесу, нашёл цветок папоротника и видел не только сокровища, спрятанные в земле, но и необычайные чудеса в природе; понимал речь каждой твари; слышал, как дубы, пришедшие из разных мест, сойдясь в круг, шелестом ветвей вели между собой беседу, вспоминая, будто боевые ветераны, свои богатырские подвиги и давние заслуги. Липы и берёзы, собравшиеся там же, хвалились своей красой; среди них было несколько гостей из соседних садов, классически подстриженных и стройных; эти судачили о кокетстве дворовых девчат и своевольствах паничей, свидетелями которых они не раз бывали; а задумчивые сосны и ели с презрением слушали эти сплетни. Видел он стоящие над речкой вербы, которые, вглядываясь в зеркало вод, спрашивали одна у другой, что какой из них к лицу, и эти чудеса продолжались аж до восхода солнца.

Восход солнца после этой бессонной, праздничной ночи тоже бывает необыкновенным. Все люди, что веселятся в поле, кончают песни да пляски и в молчании обращают глаза к небу, будто смотрят на сцену, где в вышине, на пылающем просторе горизонта, должно явиться необычайное видение. Восходит солнце, вздымается над горами да лесами и на глазах всего люда рассыпается в небе на крохотные сверкающие звёздочки, вновь сливается в единый огненный шар, окружённый множеством радужных колец, и мерцает, вращаясь вокруг своей оси. Это явление повторяется несколько раз, и так солнце играет ежегодно 24 июня.

Кроме названных чудес, существуют ещё травы, которые жители тех мест считают волшебными. Разрыв-трава может чудесным образом действовать на железо, будто бы разрывая замки и сокрушая кандалы узников; если во время сенокоса найдёт на неё коса на лугу, то тут же расколется на несколько кусков. Пералёт-трава, или летучее зелье; рассказывают про неё, что обладает она способностью переноситься с места на место, её радужный цветок необыкновенно ярок и красив, а во время полёта ночною порой блестит, будто звёздочка. Счастлив, кто сорвёт её, ибо не будет он знать преград в своей жизни, все его желанья неизменно сбываются, и травка эта – трава счастья. Люди, мечтая о счастье в этом мире, представляют его в разных образах; греки и римляне поклонялись слепой Фортуне, которая, вращая вечное колесо, возносит людей под облака и вновь опускает в бездну. Белорусский народ вообразил себе некую летучую травку, в погоне за которой не один сбился с пути и не вернулся в свою родную хату. И я, ища её в дальних краях, покинул родную сторонку, где прошли самые лучшие дни моей жизни, и теперь в северной столице, [27] глядя на театр большого мира, читаю книгу, которая иногда смешит, а порой заставляет лить слёзы, – это книга людских сердец и характеров.