СЫН БУРИ

На мглистом небе вставало солнце; сильный мороз разрисовал окна ледяными узорами. В печи горели берёзовые дрова. Завальня и слепой Франтишек сидели у огня, беседуя о знакомых соседях, о богатых и бедных, о скитальцах, что бродят по свету, о счастливом и горемычном житье, о предзнаменованиях и непонятных чудесах.

– Зимою, – сказал Завальня, – заезжают ко мне люди, и лишь в эту пору выпадает мне случай, чтоб кто-нибудь рассказал мне, что творится на свете, а весной и летом живу тут, как отшельник. Вижу вокруг только воды да тёмные леса, лишь иногда охотничий рожок и выстрелы доносят весть о приближении гостей. Выходят сюда на отдых из лесов местные паничи с компаниями охотников, но от них не услышишь такого, что могло бы занять мысли. Их разговоры лишь о породах собаках и коней.

– Я всю свою жизнь провёл в скитаниях, встречал людей с разными понятиями и чувствами. Будучи слепым, я не вижу их лиц, и в моём воображении они предстают в виде неких страшных или дивных духов. Их разговоры, всплывая в моей памяти, напоминают, какими разными путями ведёт нас Провидение по морю жизни к вечности, где ожидаем мы отдыха, утешения и вознаграждения.

– Речи людей, терпящих страдания, доходят до сердца и надолго остаются в памяти. И как скучны те паны, что проводят всю свою жизнь среди весёлых забав и рассказывают анекдоты, желая показать свой разум и потешить других!

– Как-то в дороге встретил я пилигрима. Не ведаю, кто он был и откуда, называл он себя Сыном Бури. Из разговора с ним я понял, что испытал он в жизни немало страданий, но не грехи волновали и преследовали его думы, а иное понимание счастья.

– Рассказал ли он о своей жизни? Какой странный человек! Называл себя Сыном Бури.

– Он говорил со мною несколько часов.

– Должно быть, в самом деле, интересный был разговор?

– Расскажу, как было. Застигла меня в дороге буря, хлынул дождь, поднялся сильный ветер. Мой проводник, не завидев нигде поблизости ни корчмы, ни деревни, погнал коня к густому лесу, чтоб укрыться от ливня хотя бы под ветвями деревьев. Вокруг шумел лес, шёл дождь с градом, раскаты грома наводили тревогу. Накрыв голову плащом, я читал молитвы под кровом густой ели.

– Кто-то стоит недалеко от нас, – сказал мой товарищ. – Странствует он пешком, на нём бурка, на плече посох с узелком, смотрит в небо. Сдаётся, что гром и молнии не страшат его, а забавляют. Лицо его опалено солнцем и бледное, будто он измучен долгой дорогой.

– Может, это какой-то чужеземец идёт через Беларусь дальше на север.

– С бурки течёт вода, но он будто не обращает на это внимания. Идёт неторопливо по дороге в нашу сторону.

– Верно, такая буря для него не впервой, – сказал я. – Привык к невзгодам.

Пилигрим, услыхав мои слова, отозвался:

– Не первая для меня эта буря, и к невзгодам я привык. И ещё более скажу: люблю слушать шум ветра, люблю смотреть на волны чёрных туч и на пожары молний.

Подошёл ко мне и говорит:

– Справа от этих лесов видел я на горе каменный дворец. Не знаешь ли, чьё это имение?

– Я не местный житель, да к тому же слепой. Все эти пейзажи сокрыты от меня.

– Так ты слепой. Живёшь на свете, не видя его. Горька такая жизнь!

– Что ж делать, Бог послал мне это несчастье, остаётся терпеливо сносить его.

– Так ты умеешь терпеть? О! Тогда ты счастливый. Я так не могу, хоть странствую по всему свету один, без проводника.

– И что ж погнало тебя в дальний путь?

– Такова моя судьба. О! Если б ты имел глаза, следы страданий на моём лице многое поведали бы тебе обо мне.

– Из каких ты краёв и как зовут тебя?

– Из далёких краёв, а имя моё Сын Бури.

– Странное имя!

– Нет тут ничего странного. В пышном дворце, окружённый множеством слуг и льстецов, живёт сын счастья. Он светел и холоден, как слиток золота, с презрением взирает он на своих подданных, которые должны, словно пчёлы, для его выгоды и утехи собирать на лугах мёд. В халупе под соломенной крышей, живёт сын страдания, для него мир покрыт непроглядной мглою, всем существом он привязан к тому клочку земли, что кормит его и одевает. Я – сын родителей, которых преследовали буря и непокой. Мой отец не смог разорвать железных кандалов, которые несколько лет сковывали его руки и ноги. Нескончаемые слёзы и жалобы матери моей, когда был я ещё в её утробе, отпечатались на всей моей натуре. Я родился с отметиной несчастья на челе.

– Ты похож на ту плачку, – сказал я, – о которой я слыхал, что она недавно являлась в разных местах, заламывая руки и заливаясь слезами.

– Слыхал ты, да не видел её, ибо лишён глаз.

– И те, что видели её, не поняли и до сих пор не ведают, кто она и откуда.

– Не поняли, – сказал он, – ибо никто о ней не думал. Ах! Как быстро минуло то время, когда я знал лишь цветущие поля и рощи, что окружали убогий домик моих родителей. Любил в одиночестве бродить по горам и лесам, каждое деревце и цветок пробуждали во мне милые мечтания. О, прекрасная богиня! ты встретилась мне тогда в платье всех цветов радуги с венком на голове, с высоких гор показала ты мне далёкий мир, над которым под облаками парили орлы. С того часа этот чудесный образ занял все мои мысли и чаяния. Решил я лететь далеко и высоко и посмотреть, что творится на свете. Но, ах! ты исчезла с моих глаз, и я скитаюсь по воле бури!

– И кто ж была та Богиня, про которую ты вспомнил сейчас?

– Та самая, которую ты называешь плачкою.

– Так ты её знаешь?

– Я бывал в дальних странах, среди чужого народа её печальный голос всё время звучал в моих ушах. Переплывал моря, и шумные волны не могли заглушить её грустной песни. Всюду она была моей единственной мечтой... Но вот уже ветер разогнал тучи. Прощайте. До захода солнца я буду далеко.

Он пошёл – но его странное имя и печальный рассказ так запали мне в голову, что несколько ночей, вспоминая дивный характер этого человека, я не мог заснуть.

– И ты никогда больше его не встречал?

– Даже не слыхал, чтобы кто-нибудь вспоминал о нём.

– Бедняга! будет скитаться по всему свету и всюду терпеть страдания. Почему ж он не обратится к Богу? Провидение воскрешает надежду. Бог утолил бы его печаль.