– В молодости я знал старика, который жил по соседству с домом моих родителей, звали его Гораська. [1] Был он по-настоящему старосветский человек, теперь в нашем крае таких людей уже не встретишь. Прошло лет двадцать, как он умер, но жизнь и смерть его были такие удивительные и так запали в мою память, что кажется, будто я всё это видел лишь вчера.

Жена и вся его семья уже давно отправились в вечную жизнь, один лишь внук был его помощником в ежедневных трудах на поле. Нанятая женщина готовила обед и приглядывала за единственной коровой, которую даже не нужно было далеко гонять, ибо ей хватало травы возле их одинокого дома, что стоял на горе и находился за версту от нашей деревни, за полем.

Старец хорошо помнил времена своей молодости. По праздникам или вечерами, когда вернутся с поля пахари и косари, он приходил к нам и, сидя на завалинке, рассказывал, как жили в старину наши предки. Рассказывал просто, без вымыслов и всяких пышных подробностей о том, что посевные поля и стада овец удовлетворяли все их нужды, не завидовали они жителям дальних краёв, не ходили туда добывать богатство, ибо не имели в том надобности, и без того были счастливы и спокойны.

В восемьдесят лет он всё ещё был неутомим в работе, с сохой на пашне и с косой на лугу обгонял молодых. Силы был необычайной – когда ловил на озере рыбу, а хорошего улова не было, то, не желая напрасно трудиться, клал сети в чёлн и, неся его на плечах, переходил со всеми своими снастями на другое озеро. С такой силой и мощным здоровьем встретил сотый год своей жизни и был ещё крепок, как вековой дуб, покрытый зелёной листвою.

Пришла хмурая осень. Долгими и тёмными вечерами вся наша семья, собравшись в круг, при свете лучины занималась теми работами, что положены в это время года. Мой отец плёл сети, женщины пряли, а я гнул обручи для разной домашней посуды. Во время работы начался разговор про старого Гораську.

– С чего бы это, – сказал мой отец, – Гораська так давно к нам не наведывался? Хороший старик, когда беседую с ним, время летит быстро и приятно. О! как бы я хотел, чтоб он зашёл сейчас к нам, тогда скорее минул бы этот долгий осенний вечер.

Едва произнёс он это, видим диво небывалое – дверь не отворялась, а Гораська стоит посреди хаты, и как он туда вошёл? С тревогой смотрим все на него; он стоит молча и неподвижно, лицо его печально и есть в нём что-то непонятное, вся фигура его казалась лёгкою и была будто выше, чем обычно. Он становился всё легче и тоньше и наконец растаял в воздухе. У всех нас работа попадала из рук, дрожь пробежала по телу, глядим друг на друга, не понимая, что всё это значит. Наконец отец мой прервал молчание такими словами:

– Надо будет завтра узнать, что творится в доме у Гораськи, здоров ли он? Это видение предсказывает что-то плохое.

Только отец сказал это, как заходит в хату сосед, дом которого стоял на другой стороне улицы, и рассказывает такой случай.

Этим же вечером были у него гости. Рассевшись по лавкам, они беседовали с хозяевами о том, о сём. Наконец начался разговор о некоторых рассказах Гораськи, как он вспоминал свою молодость, старых панов и прежне житьё. Вдруг дверь отворилась, будто распахнул её сильный ветер, соседский сын подбежал к порогу и только хотел закрыть, как появился Гораська, никому не поклонился, тихо, словно тень, подошёл к столу и снова вернулся в сени. Напротив дверь в другую комнату тоже отворилась, и он зашёл туда. Все удивились, не ведая, что всё это значит, взяли зажжённую лучину, чтоб посветить, ибо было уж темно, но не нашли там ни души. Встревожились все, женщины и дети боялись выйти за двери.

После этого рассказа ещё несколько человек пришли к моему отцу и тоже поведали чудеса про старого Гораську, который тем же образом появлялся во многих домах. Кое-кто видел его и среди белого дня, сидел он на завалинке печальный и задумчивый, но едва подошли к тому месту, уже никого не нашли.

– Завтра воскресный день, свободный от работ, – сказал сосед. – После обедни пойдём все и разузнаем о здоровье Гораськи. Столетний старик хоть на вид сильный да крепкий, однако в такие годы случается лёгкая и скорая перемена.

На следующий день перед самым полуднем мой отец, я и иные люди из нашей деревни собрались идти к дому Гораськи. Едва собрались за дверь, как заходит его внук и говорит:

– Дед послал меня просить всех вас, чтоб вы сегодня сделали милость проведать его.

– Как он поживает? Всё ли у него хорошо? – спросил мой отец. – Соскучились уже все, давно не слышали его рассказов, даже беспокоиться начали, здоров ли он.

– Здоров. Только теперь всё больше молчит, задумчив стал и в последнее время был занят работой.

– Что ж он там делал? – спросил сосед. – И на кого работал?

– На себя работал.

– Что же он всё-таки делал?

– Увидите, если сделаете милость проведать его.

– Ну, чего ж долго говорить, пойдём, – сказал мой отец. – Там и узнаем обо всём.

И мы вышли за дверь. Заходим в дом Гораськи и видим – посреди хаты на двух скамейках стоит новый дубовый гроб. В комнате всё прибрано, подметено и лавки чисто вымыты. На старце новая полотняная одежда и весь он был белый будто лебедь. Встретив нас на пороге, он сказал:

– Прошу, прошу в мою хату. Пригласил вас сегодня к себе, чтобы показать вам дом вечности, который построил для себя своими руками. Вскоре думаю перебраться в это вечное жилище.

– О! Ты, старинушка, ещё крепок, – сказал мой отец, – может, сперва ещё побываешь на похоронах у кого-нибудь из нас.

– Молодой может умереть, а старик – должен. Но пока подождём об этом говорить. Садитесь, дорогие гости, рад буду провести с вами в милой беседе несколько часов.

Сказав это, он пригласил всех нас садиться вокруг стола. Внук принёс водки, а женщина-служанка поставила перед нами разное угощение. Гораська, сев рядом с нами, просил нас есть и пить, но сам ни к еде, ни к питью не притронулся.

– Что это значит, дедушка, – спросил один из гостей, выпив рюмку водки, – что ты вчера из дома не выходил, а люди тебя повсюду видели?

– Ты был и у меня в доме, – сказал отец. – Я, дети и жена, все мы хорошо видели, как твоя фигура возникла посреди комнаты и снова исчезла.

– Ты заходил и ко мне в хату. Не поклонился ни гостям, ни хозяевам, а потом быстро вышел в сени и на другой половине скрылся в тёмной комнате, а там тебя мы и с огнём не смогли сыскать.

Гораська тревожно глянул на гостей, лицо его покрыла тень печали, и после недолгого размышления он сказал так:

– Строя себе этот дом, я думал про вас, и душа моя вас посещала. Вспоминал я прошлое, и дух мой летал по тем местам, где я родился, вырос, ходил дорогами жизни, познал счастье и горе, весёлые и печальные годы, но всё это прошло, как короткий сон.

– Но, верно, старосветским людям и не снилось, – сказал мой отец, – то, до чего мы сейчас дожили? Раньше паны любили заниматься хозяйством, и всё было лучше, чем сейчас.

– Многим панам смотрел я в очи, – ответил старик, – угадывал их мысли, выполнял приказы, угождая всяким их прихотям. За мою службу, слава Богу, мне верили и доверяли. Эти деревни когда-то несколько раз перепродавали, много тут было хозяев, и каждый заправлял по-своему, но их порядки были ещё сносными. Но когда пан З. после смерти своих родителей получил в наследство имение Казулино, все мы узнали, что значит беда. Хотел удивить соседей своею роскошью, привозил из дальних стран цветы и фруктовые деревья, уход за которыми обходился очень дорого, ездил в богатых экипажах, держал множество слуг, а порядку в доме не было, собирались у него гости, пили дорогие вина, и каждый год расходы его были больше, чем доход от имения. Так и начались несправедливости, притеснения и поборы.

«Плохо всё это кончится», – говорили пану З. сведущие люди, но он не слушал добрых советов, на него больше действовали уговоры всяких бесстыдников, которые старались попользоваться его несмышлёностью.

В то самое время появился в нашем имении неведомо откуда странный человек. Я забыл его имя, но лицо вижу как сейчас – худой, всегда бледный, нос длинный, брови густые, взгляд как у помешанного, одежда у него была чёрная, длинная и какая-то странная. В жизни не приходилось мне никого в таком наряде видеть. И этот гость всё время неотступно, словно тень, был с паном З., хвалил его поступки, дескать, он пирует и веселится, как и положено настоящему пану, происходящему от знатных предков, обещал показать ему какие-то чудеса и открыть неисчерпаемый источник сокровищ, болтал про всякие дива, что творятся где-то на краю света, насмехался над нашими обычаями и обрядами, что остались нам от дедов. Среди панов были такие, кто хвалил его взгляды, а слуги и крепостные проклинали его и презрительно называли чёрным гостем.

Проходит год, проходит другой, и всё становится хуже и хуже. Крепостные дошли до полной нищеты, оставили хаты и бродили по свету, ища себе пропитания; да и в панском доме поселилась беда; соседи и знакомые объезжали наше имение стороной. Чёрный гость приходил лишь иногда, советовал продавать людей и таким способом добыть денег. Послушался пан его совета, много молодёжи вывез в дальние края, но не разбогател даже от этого, а гость тот чёрный вскоре пропал.

Кредиторы через суд требовали свои деньги, а власти – неуплаченные за несколько лет подати. Суд описал имение, передал усадьбу в распоряжение назначенному опекуну, а пану З. позволено было иметь при себе лишь несколько человек для услуг. В числе этих слуг оказался тогда и я. Мы жили в дальнем фольварке, пан вёл одинокую жизнь. Через несколько месяцев заметил я в нём странные перемены. Иногда он часами сидел молча на одном месте, часто задумывался, потом вдруг, будто в отчаянии, хватался за голову и говорил сам с собой, шагая по комнате, не спал от захода до восхода солнца.

Однажды в самую полночь услышал я голос пана и увидал огонь в окне, подумал, что требует кого-нибудь из нас. Захожу в комнату, пан говорит сам с собой, да так громко, будто спорит с кем-то. Удивлённый, я долго смотрел на него, а он меня не замечал. Наконец я говорю:

– Услышал голос пана и подумал, что зовёшь кого-то из нас, а пан, оказывается, был один и говорил сам с собою.

Он глянул на меня тревожным оком и сказал, показывая рукой на стену:

– Один? А это кто?

Вижу, на стене тень похожая на человека, нос длинный, волосы взъерошенные, по её виду я сразу узнал чёрного гостя. Охватил меня жуткий страх, дрожь пробежала по телу, стою на месте, будто окаменел, а тень та двинулась по стене к двери и исчезла.

– Ушёл. Не даёт он мне покоя, – сказал пан, – а ты иди себе, нечего тебе тут делать.

Я вышел оттуда встревоженный, мне казалось, что та страшная тень стоит передо мною, и я всю ночь не мог заснуть. А когда рассказывал другим про этого жуткого призрака, никто мне не верил, все смеялись и говорили, что я испугался собственной тени, но я был уверен, что это не так и не мог забыть этого случая.

Прошло несколько недель. Пан всё время был печален и беспокоен. Однажды вечером он сказал мне:

– Сегодня я чувствую себя нездоровым. Сразу после ужина приходи, будешь ночевать тут, может, случится какая надобность. А то у себя ты крепко заснёшь и не услышишь мой голос.

Я постелил себе на полу, потушил огонь. Ночь была тихая и ясная, светил месяц, пан никак не мог заснуть, всё вздыхал, вставал, садился и снова ложился. Долго я слышал каждое его движение, но только заснул, как громкий голос разбудил меня. Вскакиваю и вижу – пан, сидя на постели, громко говорит будто сам с собою, но я его слов разобрать не мог. Полная луна светила в самое окно, бледный свет разливался по всему покою, и видно было хорошо. Вдруг замечаю ужасную тень похожую человека. Она стояла, повернувшись лицом к окну, прямо напротив кровати и двигалась по стене, словно живая. Нос длинный, волосы взъерошенные, я вновь узнал чёрного гостя. Охватил меня страшный ужас и я как безумный вскочил с места и закричал:

– Пан, прикажи, зажечь огонь!

– К чему зажигать огонь? – спросил пан. – Сейчас ещё только полночь.

– Я боюсь этой жуткой тени, – отвечаю.

– Она меня преследует, а не тебя.

Сказав это, он встал с кровати и прошёлся по комнате, а мне приказал не двигаться с места. Тут запел петух. Тень двинулась по стене к двери и исчезла. Пан присел и сидел неподвижно, как камень. Я лёг на своё место и смотрел на него, дрожь пробегала у меня по телу, и до самого восхода солнца я уже не мог уснуть.

Однажды эта страшная тень явилась на стене в самый полдень, при свете ясного солнца. В тот момент я заметил на лице у пана страшную перемену, он был бледен, словно покойник, и, бегая по комнате, бормотал какие-то непонятные слова. Я перепугался и едва смог промолвить:

– Прикажи, пан, позвать попа, чтоб прочитал молитвы и окропил стены святой водой. Должно быть, этот дом долго стоял пустой, вот нечистый дух здесь и поселился. Или какой-то чернокнижник вызвал его сюда, чтоб он не только по ночам, но и днём не давал нам покоя.

Пан с издёвкою глянул на меня и сказал:

– Дом старый, может, уже не раз уже его кропили святой водою. Не болтай о том, чего не понимаешь.

Однажды, когда солнце уже клонилось к закату, пан воротился с прогулки печальный, зашёл в комнату, сел и обхватил голову руками.

– Верно, у пана сильно болит голова? – спрашиваю я.

– Уже с давних пор чувствую такой несносный шум в голове, – ответил он, – что места себе найти не могу.

– Я бы открыл пану способ, как избавиться от этого, да не знаю, послушает ли пан моего совета.

– Говори, если есть что дельное.

– Рассказывают, что когда не даёт покоя шум в голове, лучший способ – это постоять у самой звонницы, послушать церковные колокола, когда звонят на обедню, потом зайти в храм, стать перед алтарём на колени, усердно помолиться и отстоять службу. Этим способом много кто вылечился от несносного шума в голове, советовал бы и пану сделать так. [2]

Он посмотрел на меня, на его болезненном лице появилась едкая усмешка.

– Этот способ мог бы помочь только тебе, а меня музыка церковных колоколов не вылечит.

– За свою жизнь на этом свете много я видел несчастий и страшных чудес, – сказал старик, – но это самое жуткое. Не перенёс пан этих ужасов, окончил жизнь, изведясь от непрерывной муки.

Сказав это, он преклонил колени перед образом Богоматери и стал тихо молиться, а все гости в глубоком молчании смотрели на него.

Настал вечер, солнце скрылось за лесом. Гораська, закончив молитву, посмотрел в окно. На всём небе светила единственная вечерняя звезда. Он некоторое время следил за нею. По лицу прокатилась слеза. Наконец, повернувшись к гостям, он произнёс:

– Быстро летит время в разговорах с добрыми друзьями. Так и вся наша жизнь проходит. Когда-то в молодые годы любил я встречать взором эту вечернюю звезду, у неё искал в печали надежду и утешение.

Он зажёг восковую свечу, поставил её возле гроба и продолжил так:

– Построил себе домик без дверей и без окон. В нём спокойно отдохну, сон мой не прервёт ни печаль, ни тревога, ни заботы. Уповаю на Бога.

Сказав это, поставил гроб на пол и хотел лечь в него.

– Что! что делаешь! – закричал один из гостей, хватая его за руку. – Ещё здоровый и полный сил загодя в гроб ложишься. Оставь, придёт время, сами тебя туда положим.

– Всё равно ты уж больше не вырастешь, – сказал мой отец. – Мы уж увидели, что ты можешь там удобно разместиться. Не печаль нас напоминанием, что когда-нибудь мы потеряем тебя. Давай лучше поговорим про то, что было в прежние времена.

– Хочу отдохнуть после работы. Уже ночь, звёзды горят на небе, – сказав это, он лёг в гроб.

Стоя вокруг, смотрим на него, видим, смертельная бледность легла на лицо, и глаза закрылись.

– Хватит, хватит этого испытания, вставай, – сказал мой отец, взяв его за руку.

– Вставай, вставай, Гораська! – кричали гости.

Хотели поднять его из гроба, но увидали, что он уже заснул вечным сном. Все побледнели и долго стояли вокруг гроба будто в оцепенении.

– Удивительный старец, – сказал Завальня, – Знал о последнем часе своей жизни, прощаясь с этим светом, пригласил к себе в гости знакомых и при них в полном самообладании перешёл в своё вечное жилище. Верно, он всю жизнь помнил о смерти, за это в старости милостивый Бог и дал ему знать о часе своего суда и милосердия. А вот тот чёрный гость, что преследовал пана, уже третий раз появляется в наших повествованиях. Не спит злой дух, старается повсюду вредить людям и всегда водит дружбу с теми, кто забывает о ближних своих. То кара Божья.

Ну, теперь послушаем, что поведает твой товарищ.